Пьецух Вячеслав - Мужик, Собака И Страшный Суд
Вячеслав Пьецух
Мужик, собака и Страшный суд
А вот еще почему у нас так много бездомных развелось, потому что
собакам по нраву кошачий корм. То есть чудные на Руси в другой раз
наблюдаются следствия, но причины бывают еще чудней.
Мужик нигде не работал с октября девяносто третьего года, когда на
берегу Москвы-реки, в районе Калининского моста, прогрессисты устроили
кровавую молотьбу. Эта скандальная история вогнала мужика в такую
депрессию, или - по-русски сказать - тоску, что он, как отрезал, перестал
ходить в одну двусмысленную контору, где занимались социальным
планированием, и даже не всегда охотно выглядывал в окошко со своего
девятого этажа. Жена его, служившая юрисконсультом в Моссовете, поначалу
была довольна, что ее благоверный отсиживается дома, так как малый он был
загульный и все равно получал гроши, но постепенно это ее начало
раздражать: ну действительно, куда это годится, чтобы мужчина во цвете лет
день-деньской валялся на диване и в исключительном случае мог починить
электрическую плиту... Но однако она терпела; месяц терпела, другой
терпела, пока ее не вывел из себя, в общем, пустячный случай: собака
откусила у кошки хвост. А надо сказать, что в их двухкомнатной квартире на
Севастопольском проспекте существовал небольшой "уголок Дурова", - кошка,
собака и попугай; попугай бытовал отдельно, в железной клетке, кошка
обжила шкапчики и шкафы, собака занимала нижний эшелон, как говорят у
летчиков, и поэтому между животными никогда особых трений не замечалось,
только в один прекрасный день собака подъела за кошкой корм, кошка из
мстительности, свойственной ее полу, помочилась на собачью подстилку, и
тогда собака, озлившись, откусила у кошки хвост.
Жена, как нарочно, была довольно равнодушна к собаке, но так нежно
любила кошку, что даже истерики не устроила, а просто сказала мужику как
бы голосом мертвеца:
- Забирай своего убийцу, и чтобы ноги вашей не было в этом доме.
Впрочем, не исключено, что дело было не в откушенном хвосте, а в том,
что мужик, день-деньской валявшийся на диване, ей порядком поднадоел, или
в том, что она возымела виды на одного бойкого молодого человека из
департамента капитального строительства, но, скорее всего, дело
заключалось именно что в хвосте. Как бы там ни было, мужик повздыхал,
прицепил собаке к ошейнику поводок и ушел, на прощанье хлопнув дверью.
Выйдя из подъезда, они добрели до первого перекрестка и приостановились
в раздумье, каждый как бы сам по себе в раздумье - куда идти. Идти было, в
сущности, некуда; жил в Гольянове один безалаберный приятель, который
приютил бы мужика даже с крокодилом, однако наземным транспортом до
Гольянова было не добраться, а в метро с собакою не войти.
- А все ты, ненасытная твоя морда! - сказал мужик с укоризной. - Ну что
тебе дался кошачий корм?!
Собака посмотрела в другую сторону и виновато задышала, высунув язык
чуть ли не до земли, мужик порылся в карманах, нашел зубочистку, пробку от
шампанского, миниатюрный гаечный ключ и почтовую квитанцию, потом обратно
рассовал по карманам свое добро и стал смотреть в ту же сторону, что и
пес. Выглядели они вроде бы ухоженными - собака в теле, мужик в дорогой
замшевой куртке и выглаженных штанах, - а уже угадывалось в них что-то
жалкое, брошенное, навевающее печаль.
Смеркалось, нужно было где-то прилаживаться на ночлег, и по обычаю всех
мужей, изгнанных за проступки, бедолага отправился на вокзал. Долго ли,
коротко ли, а уже зажглись слепые московские фонари, дважды на
